Невероятный тренировочный режим Василия Ломаченко

От Марка Кригеля

Примечание редакции: Данная статья была впервые опубликована в декабре 2017 года.

Окснард, Калифорния. Тренировочный процесс украинского боксера Василия Ломаченко, полностью разработанный и контролируемый его отцом Анатолием при участии психолога-когнитивиста, известен своей неординарностью. Он включает в себя катание на скейтборде, жонглирование, стойки на руках и теннис (часто в одиночку, когда он обегает сетку, чтобы отбить собственный мяч). Также в программе марафоны и заплывы на 10 км в открытой воде. Спарринги состоят из 15 раундов по четыре минуты с 30-секундным отдыхом. Свежие спарринг-партнеры меняются каждые три раунда, если только они не выбывают раньше времени из-за огромного количества ударов (каждый удар записывается и анализируется с помощью чипов в его бинтах) или просто не сдаются.

После снятия бинтов начинается психологическая подготовка: комплекс тестов и упражнений с использованием таймера реакции, небольших блоков или числовых таблиц, которые ранее использовались для диагностики космонавтов и советских летчиков.

Но моим любимым из этих упражнений может быть самое простое: Василий Ломаченко задерживает дыхание.

Он тренируется в олимпийском бассейне. Проплывает один круг, затем возвращается под водой на одном дыхании. Это продолжается какое-то время. Наконец, Ломаченко полностью погружается. Во время этого тренировочного лагеря, готовясь к бою против другого двукратного олимпийского чемпиона Гильермо Ригондо, он пробыл под водой 3 минуты 30 секунд.

«Сколько он максимально продержался?» — спрашиваю я. Андрей Колосов, психолог, передает мой вопрос Анатолию Ломаченко, отцу, который изучает данные за день, загруженные и отображенные в виде гистограммы на его ноутбуке. Василий нанес 2949 ударов за 15 раундов со средней скоростью 160,2 км/ч, практически без усталости. В последнем раунде, работая по набивной груше на резинках, он нанес 324 удара. Это хорошая тренировка. У меня ощущение, что именно поэтому Анатолий — которого в лагере называют «Папаченко» — вообще снисходит до моего любопытства.

«Четыре-двадцать», — говорит он по-английски.

«Он задержал дыхание на 4 минуты 20 секунд?» — переспрашиваю я.

«Да, — говорит Колосов, — во время подготовки к Олимпийским играм».

Но продолжительность, объясняет он, менее важна, чем момент.

Момент?

«Нужно встретить точку этого момента, — говорит он. — Когда тело говорит тебе, что не хватает кислорода, что нужно дышать, что это важно для жизни, что это очень опасная жизненная ситуация».

Ах, он имеет в виду тот самый момент: где всё сливается воедино — физическая и психологическая подготовка, отец и сын, генетика и амбиции.

«В это время, — говорит Колосов, — ты отвечаешь своему телу: «Не сейчас!» Ты контролируешь свои инстинкты. Ты расширяешь границы своих инстинктов».

Возможно, ты продержишься еще секунду. Или еще 10. Или, в случае Василия Ломаченко, 29 лет, ты продержишься где-то между 3:30 и 4:20.

Теперь, кажется, я понимаю. На левой стороне живота у него татуировка с портретом отца, немного более добродушного, чем Анатолий в жизни. Над ней надпись: «Победа».

Если ты Ломаченко, ты хочешь победить больше, чем хочешь дышать.

Русс Энбер, катмен Ломаченко, работает с бойцами — ухаживает за их ранами, психикой и руками — с 1979 года. История отношений отцов и сыновей в боксе, как он легко признает, «почти полностью катастрофична».

Почти?

Исключая его нынешних работодателей, я прошу его назвать счастливую историю отца и сына в боксе. «Вот так, навскидку? — отвечает он. — Не могу вспомнить ни одной».

В боксе нет аналогов детских лиг или дворовых команд. Нет метафор для насилия. Каким бы искусным ни был этот вид спорта, он является насилием. Не каждый родитель может подвергнуть своего ребенка опасности. Отец, который секундирует своего ребенка, по моему опыту, чаще всего заботится о себе: о своем наследии, о балансировании какого-то воображаемого экзистенциального счета, об утверждении благословений, генетических и других, ниспосланных его потомству.

Болельщики определенного возраста вспомнят мрачного Джо Фрейзера, пытающегося пронзить взглядом Майка Тайсона. Несколько секунд спустя его сын Марвис лежал, скорчившись в углу. Это была самая лаконичная поучительная история, когда-либо показанная по телевидению.

Дэнни Гарсия однажды рассказал мне о поражении на любительском турнире вскоре после того, как его отец вышел из тюрьмы.

«Когда мы вернулись в номер, он швырнул меня к стене, схватил за шею и сказал: «С этого момента я тренирую тебя, и если ты еще раз проиграешь, я тебя покалечу».

Затем его отец схватил утюг и поднес его к его лицу. «Я тебя обожгу», — сказал он.

Дэнни было 11. Он не проигрывал снова до 28 лет.

Фредди Роуч вспоминает, как его отец ждал его в раздевалке после последнего профессионального боя, тусклого поражения в Лоуэлл Аудиториум.

«Как ты мог быть таким хорошим, — спросил Пол Роуч, бывший чемпион Новой Англии в полулегком весе, — и закончить вот так?»

Это был последний раз, когда он видел своего отца. Теперь семикратный тренер года, Роуч был среди главных кандидатов, которых менеджер Эгис Климас рассматривал для Ломаченко, когда тот переходил в профессионалы в 2012 году. Но Василий отказался. Ничего против Фредди. Или Гарсии. Или кого-либо еще. Василий понимал, что это другая игра, чем в любителях. Он также понимал серьезные опасения менеджера по поводу команд «отец-сын» в боксе. Ему было всё равно.

«Никто, кроме моего отца, не будет меня тренировать, — сказал он Климасу. — Никто не получит признания за то, что он уже сделал».

Анатолий растил не просто бойца, а вундеркинда — результат той самой фаустианской сделки, попытки достичь совершенства. Отсюда, возможно, более уместные сравнения для Ломаченко.

Пит Маравич, например, был выращен тренером, чтобы стать идеальным баскетболистом. С возрастом печаль Пита граничила с суицидом. Марв Маринович пытался создать идеального квотербека, но его сын Тодд вместо этого стал наркоманом. Даже великий эксперимент с Тайгером Вудсом кажется менее значимым из-за того, что он развалился после смерти отца.

Конечно, ни одна подобная история не была бы актуальной без упоминания Лавара Болла и его сыновей. Их цель, похоже, — поднять много шума и продать много кроссовок. Если Болл и стремится к совершенству, то это совершенство в брендинге. Иными словами, Лавар Болл не только объясняет американское состояние, но и является идеальным антиподом для Ломаченко.

Их заботит не коммерция, а история. Но и их эго больше. Все бойцы тщеславны. В конце концов, они проводят свою рабочую жизнь, репетируя перед зеркалом. Тем не менее, я никогда не слышал, чтобы спортсмен, подобный Василию, выражал столь возмутительные амбиции с такой искренней бесстыдностью. Его стремление — не титул, или несколько, или даже звание лучшего независимо от весовой категории.

«История, — говорит он. — Если через 10 лет, или 20, или 30 лет вы сядете с друзьями и будете говорить о боксе, вам нужно будет вспомнить мое имя».

Под «вы» он подразумевает бабушек, щелкающих семечки и сплетничающих в его родном городе Аккермане (название, которое он использует, датируется Османской империей). Но он также имеет в виду парней, которые собираются в парикмахерской в Квинсе. Или в спортзале в Лос-Анджелесе. Или в пабе в Шеффилде. Правда в том, что Василий Ломаченко считает свой стиль, столь же агрессивный, сколь и эстетичный, превосходящим стиль Флойда Мейвезера. Его беспокоят не интернет-рейтинги, а некое бессмертие, рассмотрение его рядом с Рэем Робинсоном, Джеком Демпси и, да, Мухаммедом Али. Цель не меркантильна, а мифична. Известное американское предложение, переписанное: А вот и Василий Ломаченко, лучший, какой когда-либо был…

Вот это эго.

Но каково его происхождение?

Василию было всего три дня, когда его отец, учитель физкультуры и тренер по боксу, надел ему на руки перчатки. Дело не в том, что Василий не может вспомнить свой первый поход в зал. Он просто не помнит времени, когда он не был в зале.

«Тогда чья это мечта, — спрашиваю я. — Ваша или вашего отца?»

И впервые за две недели, проведенные в его лагере, я вижу, как его ледяные голубые глаза сужаются. «Это моя мечта. Моя».

Затем я интересуюсь природой его таланта. Вундеркинд — Джон Колтрейн или Майкл Джордан, например — предрасположен заниматься дольше и усерднее, чем просто одаренный. За время моего пребывания в лагере Ломаченко я видел, как он делал всё, кроме перерывов.

«Мой талант в том, что я понимаю, чего я хочу, — говорит он. — Я знаю цену. Я понимаю, что должен отвечать за свои слова».

Ломаченко не хвастается. Он дает клятвы и сдерживает их. Это у него в крови. Его сыну, которого тоже зовут Анатолий, в прошлом году было 5 лет, когда он попросил iPhone. «Ты должен заработать его», — сказал Василий. Мальчик дал слово, и после пяти месяцев тренировок маленький Анатолий пробежал от их дома в Аккермане до Затоки, курортного городка на Черном море. Это около 15 миль (около 24 км), и у него ушло 2 часа 15 минут, по словам Василия. Однако он получил больше, чем просто iPhone. Он узнал то, что узнал его отец примерно в том же возрасте. Настоящая радость — в работе, в тренировках.

Дэнни Гарсия плакал после того, как рассказал мне о той ночи в отеле. На самом деле он не злился на отца. Своим извращенным или нет способом он был благодарен, что это сделало его бойцом. Я вспоминаю Маравича, тоску в его глазах. И эти дебаты о Лонзо Болле и его часто обсуждаемой, предполагаемой пассивности. Но Василий — даже когда его отец стоит над ним, считая, калибруя, критикуя каждый удар — кажется их антитезой.

«Посмотри, как он улыбается, — говорит катмен Русс Энбер. — Это от всего сердца».

В его тренировках есть безошибочная радость. Он тот редкий и самый опасный тип бойца: счастливый боец. И что касается опасностей сотрудничества отцов и сыновей, особенно в многострадальной истории боевых видов спорта, эти Ломаченко вполне могут оказаться славным исключением.

Любительский рекорд Василия — 396 побед, 1 поражение. Его единственное поражение от Альберта Селимова в 2007 году было дважды отомщено. Его отец к тому времени тренировал национальную сборную, и Василий выиграл золото в 2008 и 2012 годах — одну из пяти медалей, которые Украина привезла с Олимпийских игр в Лондоне. Александр Гвоздик, бронзовый призер, ныне имеющий рекорд 14-0 в полутяжелом весе, говорит о старшем Ломаченко: «Он создал особый дух в той команде. Он никогда не кричит и не запугивает, просто объясняет».

Введение Гвоздика в метод Ломаченко включало разгадывание кроссвордов как тренировочное средство. Обучение ходьбе на руках. Волейбол. Баскетбол. Теннис. Марафоны и заплывы на длинные дистанции.

«У меня не хватает смелости сказать ему, что эти вещи не работают, — говорит Гвоздик. — Люди думают, мы сумасшедшие. Но эти вещи дают умственное превосходство».

С этой целью — умственного превосходства — Анатолий нанял Колосова в преддверии Олимпийских игр 2012 года. Это был молодой доктор философии, бывший акробат, но большая часть его опыта заключалась в работе с летчиками ВВС, а не с бойцами.

«Мне не нужен психолог», — возразил Василий. На этот раз Анатолий не стал объяснять. «Вы должны мне поверить, — сказал Василий. — У меня сильный характер».

«Дело не в том, что ты думаешь, — сказал отец. — Тебе не нужно ни с кем говорить о своих чувствах».

В конечном итоге Колосов стал самым заметным голосом в лагере Ломаченко, помимо Анатолия. Колосов был там, когда Василий выиграл второе золото. Колосов был там, когда он переходил в профессионалы, ведя переговоры с одним основным приоритетом — не подписной бонус, а возможность Василия войти в историю, сразившись за титул в полулегком весе в своем профессиональном дебюте.

Так случилось, что ему пришлось довольствоваться титульным боем во втором поединке. Стратегия Орландо Салидо заключалась в том, чтобы выйти на бой с перевесом и часто фолить. Это стоило Ломаченко раздельного решения, но это также было уроком и доказательством того, что идеальный рекорд остается самой переоцененной ценностью в боксе.

Сейчас, имея рекорд 9-1, будучи чемпионом в полулегком и втором полулегком весах, победа над кубинцем Гильермо Ригондо в субботу вечером дала бы то, чего Дом Ломаченко давно жаждал: не просто звание лучшего в мире, но и вечное упоминание как исторического бойца.

«Я в этом бизнесе более 20 лет, — говорит Сисилио Флорес, тренер по силовой и физической подготовке. — Он самый целеустремленный боец, с которым я когда-либо работал».

Работа тяжелая, но никогда не предсказуемая. Флорес может начать день с требования, чтобы Василий забросил 50 трехочковых. Его отец может заставить его набить мешочек 75 раз, прежде чем он упадет на пол. Они стремятся не только к физической ловкости, но и к чему-то когнитивному. «Гибкость мышления», — называет это Колосов.

Дело не только в количественном учете каждого его движения или в 15 четырехминутных раундах. За последние недели он выходил против чемпионов и отправлял их домой раньше времени. Его бороли и били ниже пояса. Он быстро и с клинической точностью отвечает на фол — правый хук в пах, за которым следует правый апперкот, — что заставляет его оппонента задыхаться и просить перерыв. Но я никогда не видел его злым или напряженным.

Однажды вечером отец надевает защитный жилет и двигается по рингу, имитируя Ригондо на его воображаемом «велосипеде». После спарринга и работы по мешку, это упражнение на изнуряющее преследование, призванное вызвать у Василия раздражение.

«Хватит кататься на своем велосипеде», — говорит он отцу. «Я Риго!» — яростно отвечает отец.

«Нет, — говорит он, ухмыляясь. — Ты, бл*дь, Лэнс Армстронг».

Это еще одно проявление таланта и тренированности — оставаться невозмутимым, сопротивляться дрожи и спазмам, которые поражают менее стойких бойцов.

В четвертом раунде своего последнего боя против Мигеля Марриаги Ломаченко получил первое серьезное рассечение в карьере — рваную рану, которая потребовала восьми швов. Василий видел, как рана кровоточит на мониторе между раундами.

«Всегда интересно узнать о парне, — говорит Энбер. — Как он отреагирует в первый раз».

Однако в случае с Ломаченко он не отреагировал. Угол Марриаги остановил бой через два раунда.

Рассечение было еще одной версией Того Самого Момента. Если это шедевр Анатолия, то Колосов был призван нанести завершающие штрихи.

«Все давление на тренировках открывает тебя для ситуационных возможностей, — говорит Колосов. — Ты не сможешь адаптироваться на ринге, если у тебя нет психических ресурсов. Ты не можешь быть напряженным, злым или испуганным. Его лучшая способность — распознавать возможности на ринге».

На самом деле психолог говорит о креативности.

«Для Василия это искусство, — говорит он. Василий двигается как танцор, без неловких моментов. Удары варьируются по углу, ритму и силе. Но во всем присутствует ритм. Колосов называет это «потоком», ссылаясь на работы венгерского психолога Михая Чиксентмихайи.

В состоянии потока люди полностью вовлечены в сложную задачу, имеют внутреннюю мотивацию и очень счастливы. Импровазационный блеск рождается из повторения. Это в некоторой степени объясняет искусство джаза и оправдывает сравнение со стилем Ломаченко. Но в отличие от Василия, музыканты не творят в условиях насилия.

Тем не менее, Ломаченко, возможно, нашел идеального соперника. Если он представляет ритм и поток, то Ригондо означает противоположность: гармония против энтропии. Есть причина, по которой никто не хочет драться с Ригондо, который тоже левша. Он не только заставит вас выглядеть плохо, он вас еще и измотает. Каков бы ни был ваш темп, Ригондо стремится его нарушить.

Возможно, именно поэтому он пытался спровоцировать Ломаченко — подшучивая над его тренировочным режимом и предсказывая «бойню».

«Мы понимаем, почему это происходит, — говорит Колосов. — Мы учим понимать нашего противника, его нюансы. Мы изучаем каждую открытую возможность. Мы тренируемся делать нашу деятельность более когнитивной, чем эмоциональной. Риго для нас просто задача».

Флорес менее сдержан:

«Василий на это не ведется. Думаю, он чувствует неуважение».

Прогноз?

«Василий устроит ему неприятности. Серьезные».

Флорес работает с Ломаченко с их третьего профессионального боя, когда они победили непобежденного Гэри Рассела-младшего за титул. Он был там в каждом раунде с тех пор.

Во время спаррингов Флорес садится в нескольких шагах от Анатолия. Отец считает каждый удар ручным кликером. Колосов снимает раунды на видео. Флорес просто наблюдает.

Однажды Флорес спросил старика: «Вы знали, кем он станет?»

«Все было задумано, — говорит Анатолий. — Было записано».

Но когда? Когда наступил Тот Самый Момент?

«До того, как он был зачат».